Влад Монро
Полоний

«Гамлет», безусловно, одна из самых универсальных пьес за всю историю человечества. Мечта каждого актера сыграть Гамлета. А почему? Вот в чем вопрос. Сама сложная структура пьесы приводит нас к выводу, что Гамлета должен играть НЕАКТЕР, так как Гамлет — человек другого мира, не дворцового (как в пьесе), и не театрального (как в жизни). В инаковости Гамлета и заключается конфликт пьесы и трудность ее постановки. Гамлет как будто привносит дыхание иного мира (нового или искаженного — это уже вопрос вторичный). Продуктивно разрешить это противоречие мы решили, взяв на роль Гамлета неактера (не мужчину и не профессионала). А что же делать с гениальными монологами? Передать их другому. Трагическому и трогательному Полонию, роль которого многими режиссерами была явно недооценена. Это решение и подтолкнуло нас к переименованию пьесы. Яркий, фееричный («вертлявый хлопотун») Влад Мамышев-Монро воплотил гипертеатрализацию гениальных строф Шекспира. Чем оттенит инаковость, отрешенность и аутичность Гамлета, роль которого мы предоставим Алисон (Елена Камаева). Так же неформален наш подход к выбору костюмов и музыкальному сопровождению. Детальная проработка основных тем пьесы позволила нам отказаться от многих случайных и смутных схем, которые были необходимы во времена Шекспира, но вызывают недоумение у наших современников (например, внешнеполитический конфликт с Фортинбрасом). Фигуру отца Гамлета, вызывающую столько трудностей при постановке, мы помещаем внутрь головы несчастного принца, оставляя его в акусматической форме (неизвестно откуда звучащий голос)"

Выставка Владислава Мамышева-Монро «Полоний», подготовленная в сотрудничестве с фотографом Григорием Поляковским, — создана по мотивам недавней премьеры одноименного спектакля в «Политеатре», в котором Монро одновременно сыграл Полония и могильщика. Создатели определяют жанр этой постановки как fashion-шоу, художником по костюмам и декорациям стала дизайнер, модельер Катя Филиппова. Взяв за сюжетную основу шекспировского «Гамлета», авторы спектакля делают его главным героем трагическую фигуру Полония (в исполнении Монро), которому отдаются все гамлетовские монологи. Полоний в спектакле становится ключевым персонажем, который как будто отвечает за слышимую, видимую, ощущаемую зрителем реальность, потому что Гамлет превращается чуть ли не в эфемерную субстанцию: принцип отрешенности, исключенности из мира возведен авторами спектакля в абсолютную степень. Фотографический проект по мотивам «Полония» все-таки соблюдает известную дистанцию от спектакля, для Монро — это, скорее, идеальный повод, чтобы, наконец, полностью разработать и завершить для себя ситуацию театра, обнаружить природу театральности как таковой и собственной в том числе. Даже если предположить, что обращение к «Гамлету» вполне укладывается в уже привычный для Влада поиск архетипического, «посконного» образа (начиная от «самой любимой из женщин» Мэрилин Монро, ставшего классическим «Новогоднего календаря из жизни замечательных людей» до Любови Орловой), то в фотопроект «Полоний» Монро изначально приходит как актер, игравший на сцене театра в постановке, подчиняячь режиссерской воле, взаимодействуя с партнерами. В этих работах по-прежнему отчетливо ощущается талантливое низведение всего высокого и непререкаемого до уровня фатального абсурда, дурной пересмешки — при этом речь идет не только о травестии классического театрального сюжета и канона, но и, вполне согласуясь с замыслом авторов спектакля, Монро попадает в болевые точки современной политической ситуации, разыгрывая на другом уровне собственное «Убийство Гонзаго». Однако в новой серии появляется еще один важный момент: искреннее очарование Монро сценой, профессиональным актерством; он блестяще разыгрывает мизансцены из классической пьесы Шекспира, представая в образах Гертруды, Клавдия, Офелии и др. При этом он уделяет огромное внимание позе, жестикуляции — в какой-то момент возникает ощущение, что выставка про руки, их виртуозную танцевальную пластику — Монро, кажется, наслаждается возможностями своего «актерского» тела, оставляя зрителю возможность чистого созерцания, удовольствия от театральной ситуации.