Модель и её метаморфозы

Эжен Рубин, Жорж Хойнинген-Хьюэн, Т.Рэй Джонс, Эллиотт Эрвитт, Мадам д'Ора, Ирмгард Бегер, Ман Рэй, Инез ван Ламсвирде, Жан-Пьер Хазем, Сесил Беатон

Странное свойство французского языка, соединившего и смешавшего в одном и том же слове «модель» шедевры из области одежды и то (или ту), что демонстрирует себя на всеобщее обозрение. Не без основания мир моды завладел этим словом, соединяющим различные понятия эстетического или социального порядка и одновременно несущим в себе магическую символику. В самом деле понятие модели отсылает нас в первую очередь к тому объекту или человеку, которым следует подражать, поскольку они идеальны и являются примером, и чей образ «с натуры» художник воспроизводит с помощью своего волшебства. Но будучи исполненным рукою человека, он окружается присущими шедевру представлениями о неповторимости, оригинальности и непревзойденности, тем самым, что следует воспроизвести «коллегам», дабы вступить в художественный цех. И как всякий шедевр, рожденный рукою человека, модель есть часть его величия, она сообщает человеку частичку божественного и обеспечивает историческую преемственность нашей цивилизации.
Модель — будь то объект или человек — сущности божеской или людской символизирует таким образом то отражающее зеркало, в которое общество в мгновение погружается, обрушивается, и в котором тонет от созерцания себя самого. Следовательно, для фотографа в области моды вполне можно предположить роль предназначенного демиурга.
Назавтра после Первой мировой войны, когда женщины в своих повседневных трудах заменяли ушедших в бой солдат, общество констатировало в себе ту перемену жизненной модели, что стали вскоре называть просто моделью «эмансипированная женщина» родилась на свет. Без комплексов, волосы коротко стрижены, щиколотки открыты, глаза обведены тьмой, рот откровенно ярок — то женщина двуполая, освобожденная благодаря Шанель, и она носит черное платье, строгую нитку жемчуга или неумеренные аксессуары, плотно прилегающую шляпку и ткани, навевающие мысль о наготе. Идолов той эпохи зовут Жозефина Бейкер, Кики де Монпарнас или Нэнси Куран они — модели Мaн Рэя или студии Мадам д’Ора, они одобряют кубистов, персонифицируют Безумную Эпоху, гоняются за туфлями, предназначенными, чтобы танцевать чарльстон и изощряются в провокационности — тюрбан на голове, мундштук в зубах.

Безумной Эпохе — отдушине порожденных войною тревог — приходит на смену десятилетие элегантности и утонченности, а также сдержанности, поскольку кризис 1929-го оставил глубокий след в умах. От интерьера до внешнего лоска — все должно иметь дорогой вид. И речи нет о том, чтобы посещать бары на Монпарнасе — это время роскошных празднеств в особняках графа Этьена де Бомон или виконтессы Марии-Лауры де Ноай.

Журналы люкс приглашают престижных художественных директоров, «делающих» хороший вкус себя ассоциируют с кинозвездами — Гретой Гарбо и Марлен Дитрих, распространяющих загадочную ауру и неподражаемую чувственность. Урожайное время для домов моды Скиапарелли, Роша, Шанель и Мадам Аликс (Аликс Грэ), могущих опереться на невероятный симбиоз художественных директоров, фотографов и моделей.

Из этого десятилетия запомним для себя импозантную личность Алексея Бродовича, который приглашает для Harper’s Bazaar Сесиль Битон, Джорджа Хойнинген-Хуэйна или Евгения Рубина, дабы перечесть историю искусства модели, и самая знаменитая из них — Лиза Фонсагрив, будут последовательно становиться персонажами античных трагедий, маркизами и пастушками Ватто, героинями русских балетов или партнершами по изобретательности сюрреализма. Превалирующий здесь стиль Арт Деко навязывает модели сдержанность форм, неприметную элегантность и некую напыщенность. Вторая мировая ставит скобку в этой эволюции демонстрации модели, поскольку генерирует пусть преходящие, но собственные формы. Теперь модель носит униформу или строгий костюм, что ближе ей, имея в виду дух практицизма фигура кажется похудевшей, а линия пальто по причине экономии ткани становится зауженной и функциональной.

1947-й — год первой коллекции Кристиана Диора, Нью Лука и последнего великого десятилетия Высокой Моды. После лишений и разрушений военных лет женщины мечтают об оптимизме и изобилии. Надо удостовериться, что старое доброе время не умерло, что великолепные памятники, символы преемственности человечества, все также высятся, вечные и неразрушимые. Все сразу захотят получить свою долю легкой жизни — пришла пора общества потребления. Молодежь, фермент нового общества, считает, что все может и должно быть возможным все ищут романтической любви, беззаботности и благосостояния. Модели, следовательно, молоды, очень молоды, позируют на улице, на площади Согласия или в Риме, демонстрируя изящные, чуть покатые плечи, округлые бедра и исключительно тонкую талию, грудь в то же время выставляют несколько провокационно. Они копируют звезд кинематографа или модных журналов, выбирая между Марлин Монро, Бриджит Бардо или Мари-Шанталь. Годы эти возвещают конец золотого века, поскольку несут в себе зародыш разлада между высокой модой и прет-а-порте. С этих пор кутюрье, журналы, фотографы и модели станут наниматься в стражи в храм элегантности или же предлагать «тенденции» — истинное отраженье проведенных в обществе опросов. Таким образом модель предстает нам идеализированной и недоступной — волею Ирвина Пенна, в то время как Питер Линдберг ее превращает в центральный персонаж повествования, сказки или театрального представления.

Позднее, подвергнувшись «морфологической корректировке», искусам, компьютерным генетическим переделкам, чуть ли не клонированию, модель станет пытаться жить обычной нашей современной жизнью, прежде чем самой превратиться в мутанта. С тех пор Энди Уорхол, Жан-Поль Гуд, Пьер и Жиль, Инес ван Ламсвирде, Элена Константин и Жан-Пьер Хазем подвергли отрицанию общество без ценностей, и если верить Валери Белен и Нанси Вильсон-Пажик — певцам исчезновения модели — приговорили ее к уходу без возврата.

Аньес де Гувьон Сен-Сир