Варвара Родченко

Фотографика в книге

Я родилась в Москве в 1925 году. Была зима. На фотографиях видно, как бабушка катает меня по двору в плетеных санках вместо коляски.
Первые воспоминания — большая комната-мастерская. В ней несколько деревянных столов, большой диван, полки с книгами. За одним столом работала мама, Варвара Федоровна Степанова. Она курила, резала гранки и бросала обрезки в плетеную корзинку. Из них можно было вырезать кукол, домики, и я даже пробовала склеить монтаж «Прежде и теперь», как это делала мама…
Бабушку, Ольгу Евдокимовну Родченко (в девичестве Палтусову), маму отца, я помню еще до школы. У нее была мягкая юбка, в которую можно было «окунуться» с разбега, а мягкие руки обнимали и гладили…
Она скучала без детей и была рада моему рождению. С раннего возраста кормила меня и ухаживала за мной. Сама она вырастила 10 детей — была няней, и своих было трое. Я называла ее «мамой», а когда она умерла, мне было 7 лет.
Степанова вела меня по улице, и я ее спросила: «Варвара, можно я буду называть тебя „мамой“»?
В 1940 году, перед Великой Отечественной войной, в школе оформляла стенную газету. А при домоуправлении участвовали в самодеятельном спектакле «Тайна Синей горы». Там я играла деда, который поймал шпиона.
Летом 1941 года я жила у знакомых за городом. Было теплое время, купались, загорали. Вдруг 22 июня приехала мама, сказала, что началась война, и увезла меня в Москву… А потом начались бомбежки… При домкоме из молодежи организовали группу ПВО, выдали противогазы. Моя обязанность — быть связистом.
А папа — Александр Михайлович Родченко — должен был не выходить из квартиры и следить за тем, чтобы на чердак не попали «зажигалки». Они иногда падали на крышу и, не успев загореться, скатывались к краю и сваливались во двор.
Началась эвакуация. Мы провели зиму в маленьком городе Очеры. Вьюга, снег… Я училась в 9 классе. Папа писал вывески для кино. Мама работала в мастерской агитплаката. В конце зимы переехали в Пермь, в то время Молотов. В Перми я закончила 9 классов средней школы. Увидела объявление о приеме на подготовительные курсы в МСХИ (Московский сельскохозяйственный институт, эвакуированный в Пермь). Летом училась на этих курсах, сдала экстерном экзамены за 10 класс и поступила на зоотехническое отделение. (Еще до войны я любила животных. Дома жили белые мыши, кошки, рыбы. Ходила смотреть, как учатся студенты биофака МГУ. )
В марте 1943 возвратилась в Москву по командировке для сдачи вступительных экзаменов в художественный институт.
Весной 1943 года уже в Москве я начала заниматься живописью. Папа поставил натюрморт: желтый глиняный кувшин, чашку, блюдце и яблоки. Дал мне палитру, кисти, масляные краски и загрунтованный картон. А сам ушел по делам. И я начала писать, мне понравилось смешивать краски на палитре и писать мазками. Почти каждый мазок надо было составлять из нескольких разных цветов. Это было так интересно, время пролетело незаметно, на картонке появилось изображение предметов. Отец вернулся, посмотрел и сказал, что теперь писать надо всегда…
В июне 1943 года поступила в Художественное Училище 1905 года. Была война, и студентов посылали на лесозаготовки; меня послали в Рязанскую область, поселок Гусь-Железный. Брала с собой маленький этюдник.
Мама сшила мне рабочий комбинезон из красной плотной ткани с карманами, застежками, как современная «джинсовая» мода. Пока мы плыли на пароходе до места-матросы все просили продать им эти брюки, настолько они были удобными, красивыми и аккуратно сшитыми.
Отпустили в Москву раньше срока для сдачи экзаменов в Московский полиграфический институт, куда поступила в октябре. Там познакомилась со студентом Николаем Лаврентьевым, моим супругом и с тех пор уже больше 60 лет мы вместе.
Когда учились в институте, на втором курсе вместе с друзьями сделали рукописный журнал «Крик души». Было это в 1944 году. Нас, конечно, ругали, чуть не выгнали. Было такое время, что цензура выбрасывала строчки из текста. А мы в журнале тоже поместили лишь первую строчку стихотворения «Небо чистое и голубое...», а дальше шли точки.
В институте я часто подправляла чужие натюрморты. Это была возможность сделать вместо одного — 4 или 5 вариантов.
Писала маслом с 1943 по 1952 год. Летом мы выезжали за город, снимали комнату в разных местах Подмосковья: Химках, Куркино, Калистове, Апрелевке, Фирсановке и др.
Этюды — это эскизы в цвете и пространстве. Надо было писать, составляя из близких, но разных тонов предметы или планы (поля, леса). Отец говорил, что небо должно быть всегда в колорите со всеми предметами. Небо бывает разного цвета: зелёное, розовое, голубое, синее, фиолетовое и т.д.
А всего было написано более 100 этюдов и натюрмортов, из них 50 подарены знакомым…
Но показывать свои работы на выставке оказалось сложно, надо было стать членом какой-либо творческой организации. Сначала это был профсоюз художников-графиков, потом с 1962 года — я стала членом Союза Журналистов СССР (секция художников печати), а в 1970 вступила в Московский союз художников.
С 1947 года начала работать в полиграфии. Моя первая печатная обложка — «Собирайте фольклор о Москве» — сделана на практике в Государственном Литературном музее. Тогда было принято делать заставки и концовки в книгах с рисунками лавровых веточек, как символов Победы. Чтобы хоть как-то разнообразить мотивы, я пробовала вводить дубовые листочки. Папа называл это «рисовать веники».
В тот год мы окончили институт. Темой моего дипломного проекта было оформление альбома «30 лет Красной Армии».
Работала в издательстве «Искусство» совместно с В. Ф. Степановой — первые альбомы «Эйзенштейн. Рисунки» и Э. Шуб «Крупным планом». Прочитав статью в журнале «Огонек» № 30 за 1997 год, узнала, что этот альбом рисунков Эйзенштейна кинокритик Г. Капралов подарил в 1963 году Федерико Феллини во время одного из московских кинофестивалей.
Работала в издательствах: «Медгиз», «Молодая гвардия», «Сельхозгиз», «Советская Россия», «Советский писатель». Оформляла журнальные обложки, открытки, рекламные листовки, пригласительные билеты и даже выставки. В Доме Литераторов к 70-летию со дня рождения В. В. Маяковского делала пригласительный билет, афишу, фотомонтажи и развеску экспонатов.
С 1962 года работала в издательстве «Госполитиздат». Оформляла фотомонтажи для альбома «Будьте бдительными!» и «Мы коммунизм строим», серию плакатов «Моральный кодекс» и «Основы политзнаний». Работала с супругом, он занимался фотографией и писал шрифты. А для обложек и плакатов нужно было постоянно что-то снимать. Например, руки, держащие горсть земли, или руку, сжимающую змею (вместо змеи наши друзья держали шланг или настольную лампу и ее «душили»). Из этого материала я клеила монтажи, и их надо было переснимать еще раз, чтобы не было видно швов и стыков.
С 1965 года начала работать в технике фотограммы. В этой технике оформила несколько книжек: С. Кирсанов «Книга лирики», Б. Слуцкий «Продленный полдень» и другие.
Оформляя книгу или обложку, всегда делала для показа в издательстве несколько эскизов. Потом на выставках показывала именно эти, не пошедшие в печать варианты.
Участвовала в книжных выставках Горкома графиков, Союза журналистов и Союза художников.
В 1985 году вышла на пенсию. Это грустно… Жизнь изменила русло, работа в издательствах перешла в домашний поток, домашние заботы и устройство выставок родителей.
В 1991 году к столетию со дня рождения Родченко в Вене была организована выставка его работ. Потом работы Родченко и Степановой были показаны в Москве, в ГМИИ им. А. С. Пушкина, а затем подарены Музею личных коллекций на Волхонке, 14. Музей открылся в том же доме, где в 1920-е годы какое-то время жили Родченко и Степанова.
Всю свою жизнь я занималась тем, что пробовала сделать что-то новое для себя. Пробовала заниматься живописью, писала акварелью, клеила фотомонтажи, комбинировала тени от предметов в фотографике. Но какие-то идеи так и остались лишь в памяти. Например, однажды захотелось попробовать фактурно обработать фоны на фотографиях. Для этого я собиралась при печати снимка насыпать на фотобумагу крупу, песок, накладывать материю, нитки, полоски бумаги и т.д. Но. .. посмотрела на работы отца и подумала: «А стоит ли?»
Он так много в жизни пробовал от начала и до конца в разных областях искусства, что мне до него далеко…
И хотя я что-то так и не осуществила, для меня смысл занятий искусством в том, чтобы тоже пробовать.
Жизнь научила меня любить людей и думать о них.

Москва, 2004

Родченко Варвара Александровна

В 1960-е годы в журнале «Декоративное искусство» появились первые после 40-летнего перерыва публикации Ивана Людвиговича Маца и Роланда Антонова о художниках авангарда, конструктивистах и «производственниках». Алина Абрамова написала и о ВХУТЕМАСе, и о текстильных работах моей мамы — Варвары Степановой. Она познакомила меня с редакцией журнала.
К тому моменту после окончания художественно-редакторского отделения Полиграфического института я уже почти 20 лет оформляла книги и журналы и попробовала сделать несколько вариантов обложек «ДИ». Я начинала тогда работать в технике фотограммы и выбрала именно этот способ для того, чтобы передать тональные богатства стекла и полупрозрачной ткани. Белые силуэты стеклянной посуды и столовых приборов. В журнале тогда печатали много материалов о бытовых вещах. Другие варианты обложек я сделала с фотографиями. На одной — фрагмент керамической облицовки лавочки Врубеля в Абрамцево, на другой — стилизованные африканские скульптуры знакомого художника. Я не очень расстроилась, что ни один из вариантов не подошел редакции. ..
Видимо, для того, чтобы как-то компенсировать эту работу, мне предложили сделать макет очередного номера журнала — № 3 за 1965 г. В тот момент Соня Гусева была художественным редактором. Номер был интересный — статья архитектора Льва Холмянского о городском дизайне в Западной Европе, народное искусство, очерк о выставке строительной техники. Я привыкла ставить крупные фотографии, мне хотелось, чтобы читатель получал больше информации о сюжете. Поэтому многие фотографии я давала в обрез, так как это часто еще в 20-е годы делали родители. И хотя макет несколько раз переделывали и от исходного предложения осталось лишь несколько разворотов, мне даже предложили поработать в журнале художественным редактором…

Май 2005

Варвара Родченко

Мне всегда хотелось найти такую технику, в которой можно было бы создавать композиции из предметов без помощи карандаша, кисти и красок. Для работы в технике фотограммы (фотографии без аппарата) нужны были лишь ножницы и бумага, ленты и проволочки, цветы и листья, обыкновенная полиэтиленовая пленка, соль, сахар или крупа. Раскладывая вещи под фотоувеличителем на фотобумаге, включая на секунды свет, можно получать разнообразные композиции из белых силуэтов на черном фоне.

Фотограммой я начала заниматься в середине 60-х годов. Первые опыты — это были простые композиции из листьев и цветов, разложенные в темноте лаборатории на фотобумаге под увеличителем. Постепенно технология усложнилась. Необычные эффекты, возникающие при засветке ткани и полиэтиленовой пленки, порождали таинственное пространство.

Один и тот же предмет можно экспонировать несколько раз, смещая его по поверхности бумаги. Различные по времени экспозиции света дают эффект полутонов и бесконечную возможность вариации контуров. Обычно плоский силуэт при многократной экспозиции дает впечатление объема. Если готовый отпечаток еще раз копировать контактным способом, получится черное изображение на белом фоне, как бы настоящая тень от предмета.

Каждая фотограмма — уникальна, так как точно повторить композицию невозможно.

В фотограммах, в отличие от обычной фотографии, результат получается немедленно, сразу. В фотограммах есть нерукотворность фактуры и точность рисунка. Их нельзя имитировать с помощью графики. В стеклянных предметах оказывается есть множество пузырьков, свет как бы блуждает в материале и оставляет на фотобумаге непредсказуемые следы. Полупрозрачная ткань с крупной фактурой становится волнующимся океаном. Вата превращается в облака или волосы, а мелкая крупа или сахар — в звезды на ночном небе. Многие фотограммы потом были использованы при оформлении книг: на обложках, орнаментальных форзацах и даже в иллюстрациях. Эффекты фотограммы я пробовала применять при работе с фотомонтажом. При печати фотоизображений я раскладывала на фотобумаге какие-то дополнительные детали, изображавшие лучи света или свечение, фактуру или звезды.

Я начинала с простых композиций из цветов и полосок бумаги. Позже мне нравилось делать сложные абстрактные композиции. В 1980-е пробовала делать портреты-шаржи. Чтобы изобразить лицо человека, надо немного бумаги, ниток или ваты, проволоки, чтобы согнуть профиль и расположить все это, пытаясь подчеркнуть черты лица. В этот набор хорошо добавлять листья или цветы, которые становятся глазами с ресницами. Профиль или фас — наиболее естественные повороты для нарисованных светом на фотобумаге изображений.

Варвара Родченко