Софья Татаринова

Удмуртия

Выпускница Школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко, Софья Татаринова, довольно быстро стала одним из самых заметных молодых фотографов (младше 30), за которыми не просто интересно наблюдать профессионалам, но чьи работы искренне любит публика. МАММ в рамках очередного 10 фестиваля «Фотобиеннале 2014» представляет серию работ Татариновой «Удмуртия», которая развивают одну из трех тем фестиваля — Visual Power, понятую как власть визуального, суггестию фотоизображения, которое работает как стяг, соединяя разные слои реальности. Представленные работы связаны с явлением, которое социологи называют «Удмуртский суицид». Удмуртская республика входит в пятерку регионов с самым высоким уровнем самоубийств, причем, как правило, они совершаются мужчинами в сельской местности (в 2 раза чаще, чем в городах) через повешение. Татаринова далека от социологического подхода, её не волнует статистическая регулярность — она склонна рассматривать эти самоубийства как проявления мощного хтонического присутствия, архаической энергии, которая еще живет в удаленной Удмуртии. На фотографиях чередуются ландшафты и фотографии вдов, которые рассказывают историю своей семьи: некоторые прячут лица, как будто стыдясь, боясь осуждения, но общественное порицание или соседское сочувствие кажутся просто чужеродными, невозможными на фотографиях Татариновой. Она умудряется зафиксировать природный естественный сбой, фатальный провал, дыру, в которой живут другие силы, увлекая за собой молодых и полных сил мужчин.

В серии фотографий Софьи Татариновой, созданной во время поездки вместе однокурсниками по школе Родченко в Удмуртию, присутствуют совершенно разные типы повествования: лесные дали, снежная скульптура, портреты дам бальзаковского возраста, а также тексты, документирующие рассказы героинь. На первый взгляд, четыре сюжетные группы ее серии составляют классическое поэтапное «раскрытие темы сочинения»: портрет — внутренний мир героя(ини) — задний план — комментарий. Одинокие женщины российской глубинки.

Начнем с критики — чтобы сразу же поставить подножку социокультурности, этому мелкому бесу наших дней. Есть что-то очень сомнительное в словосочетании «творческая командировка», хотя это и абсолютный международный тренд. Французы едут в Тунис и Океанию, американцы посещают Мексику и Грузию, ну а русские едут в Россию — куда подальше. Но почему способность людей к творчеству должна активизироваться из-за перемены мест? Ведь не посылают же в Удмуртию студентов-скрипачей, чтобы те проникновеннее играли, учащихся балета, чтобы, соответственно, выше прыгали, или молодых математиков — чтобы им лучше решалось? Почему художники (или фотографы, что в данном случае претендует на тождество) должны путешествовать? Да еще туда, куда в здравом уме большинство из них никогда бы не поехало? Ответ таится в стремлении преподавателей ведущей столичной фотошколы привить молодому поколению ответственность и критический взгляд по отношению к жизненным реалиям.

А на практике, из советского прошлого: в творческих поездках художники всегда пьянствовали, плюс зарабатывали (изготовлением идолов вождей революции). Д. Пригов в таких командировках видел в провинциальных магазинах кулинарный жир, представленный в витринах фигурами гусей-лебедей, которые лепили на досуге продавщицы. И со смехом противопоставлял этих жировых лебедей «для души» своим бронзовым бездушным изваяниям, сделанным по госзаказу.

В этом месте, в странном совпадении наивных скульптур из жира (тридцать лет назад) и снега (сегодня) следует приостановить критический пафос в пользу более внимательного вглядывания в то, что представляет собой работа Софьи Татариновой. И в каком ранге предстают здесь эти снежные короли и королевы — грибы, медведи, дедморозы...

Вначале — комментарий социальный, навязанный самой формой «студенческой практики». Удмуртия — медвежий угол, несмотря на относительную близость к столице (чем к Владивостоку, к примеру), мохнатое сердце России, стан и стон одиноких женщин (вдов большей частью), которые отводят душу в самодеятельном художественном творчестве (не в вышивании и не в завывании, а в снежной скульптуре). Такое вот своеобразное проявление женской силы и креативности вопреки глухоманским условиям жизни...

Но в качестве еще одной интерпретации гендера и его последствий работа Софьи Татариновой не содержала бы такого количество снежный изваяний, и развернутая морфологическая сюита изделий из снега «подмораживает» социальный пафос, сводя его к формальному этнографическому любопытству, родственному тому, который описывал Пригов.

Однако и этнографический (концептуальный) подход тоже оказывается не вполне релевантным, когда мы обращаемся к третьей составляющей данного проекта — пейзажным видам, словно заимствованным с крышек конфетных коробок или новогодних открыток. «Глянцевость», которую автор преподносит нам совершенно нарочито, кажется генетически родственной не цифровой обработке изображения, а древнему ретушированию кисточкой или пером, опять-таки, из семидесятых: «здесь лапы у елей дрожат на ветру, здесь птицы щебечут трево-о-жно». Сказочные звери получают некий мифологический край обитания.

Но и этой, китчевой «мифологической» составляющей проекта находится свой антагонист — это тексты, представленные художником в качестве документа, свидетельства, подлинной речи. Все они, без сомнения, трагичны, поскольку повествуют о самоубийствах мужей этих женщин, но эпицентр трагедии здесь — плавающий, трудноуловимый. Умер муж после похода к гадалке? Зачем он к ней ходил? Или это интерпретация ревнующей женщины? Как он умер? Повесился? Или нет, повесился муж другой героини? Границы мифологического дискурса размываются, он перетекает в быт и субверсивность.

В своей удмурдской серии Татаринова следует пути трансгрессии, когда каждая следующая часть является несомненно «внешней» по отношению к предшествующим заявлениям. И эта размытость, неустойчивость, в конце концов, оборачивается на саму фотографию, наделяя последнюю свойствами художественного трансгендера, взрывающего изнутри навязанные ей позитивистские клише и социальную ангажированность. Парадоксальная, страшная и вместе с тем ироничная, работа Софьи Татариновой занимает внешнюю позицию по отношению к нынешнему спекулятивному политическому мейнстриму, и это прекрасно.

Евгения Кикодзе