Золотая осень

Виктор Хмель, Елена Суховеева

«Золотая осень» — один из топовых российских поп-брендов, постоянно вылезающий из подкорки сознания. Русский мороз дает поэтам ощущение бодрости и силы, заставляет кровь быстрее струиться в жилах, возвращая молодость и счастье. Национальный темперамент, ассоциирующийся с актуализированным национальным симоволом — медведем, предпочитает осеннюю прозрачность густых лесов, где дары осени видны как на ладони. Умирая «чтоб возродиться вновь» неброская российская природа взрывается яркими красками — золотом «византийских куполов», за которыми как в тумане маячат неизбывные мечты о Царьграде и куполах Айя-Софии, возврат которых только и может, наконец, как в сказке, вернуть величие и подлинность «славянского мира». Да только вот беда, той же осенью просыпается и другая родовая национальная напасть — русская хандра.

Фотопроект о золоте и осени, созданный кранодарским художниками, требует сделать поправку на меняющийся климатический ландшафт. Лето здесь начинается в мае и длится практически до ноября, а короткая осень наступает лишь в декабре (в стихотворении Маяковского «Краснодар», первоначально названном — «Собачья глушь» гений места передан в одной строчке: «Солнце жжет Краснодар, словно щек краснота. Красота!»). Краснодарский край еще со времен дореволюционного Екатеринодара — российская житница, где цветет даже палка воткнутая в землю. Поэтому, наверное, брошенные здесь людьми индустриальные зоны и поселки смотрятся наиболее оглушительно: природа снова берет свое, прорастая сквозь железо металлоконструкций. Обжитое пространство, лишенное человеческого присутствия, великие руины цивилизации, романтизированные еще Каспаром Давидом Фридрихом в местном изводе теряют пафос, но сохраняют романтическую загадку. Ее, скрытое буйной зеленью звучание, проступает в короткий миг, когда листва уже опала, а снег еще не выпал и вновь не выровнял пейзаж. Но, как не старайся, руины навевают грусть, и прямолинейная съемка дала бы в лучшем случае материал для остросоциального репортажа. Художников же интересует совсем не это. «Приватизировав» (пусть и на миг) ландшафт они перекраивают его настроение по своему разумению, буквально «рисуя» по природе листами золотой фольги. Каждый найденный в ландшафте и подчеркнутый золотом объект приобретает иконографическое звучание: лестница в небо, разбитая трактором дорога, забытое белье на веревке, счеты мытаря, остатки трапезы, колодец с живительной влагой, кров обретенного дома. Глядя на результат, удивляешься мастабам проделанной работы. По сути, это environment — искусство, превращающее ландшафт в арт-объект, но переведенный в плоскость фотографии. Хотя, оставленные в ландшафте необычные объекты уже стали причиной для создания местных легенд о «новом пришествии».

Дмитрий Пиликин